Сто лет и чемодан денег в придачу - Страница 77

После чего Аллан и Герберт переоделись в свежедобытую форму, а бушлаты и штаны сложили в кучку на земле. Аллан решил, что вести машину, пожалуй, спокойнее самому, так что маршалом пришлось стать Герберту. Он занял пассажирское место, Аллан в форме адъютанта сел за руль. На прощание Аллан заметил, что товарищ маршал совершенно напрасно так сердится — он, Аллан, не видит в этом никакого проку. К тому же скоро весна, а весна во Владивостоке… Нет, сердиться совершенно незачем. Аллан призвал товарища маршала мыслить позитивно, но добавил, что это, конечно, самому товарищу маршалу решать. Если ему так хочется шагать дальше в кальсонах и смотреть на вещи мрачно, то это его дело.

— Ну, бывай тогда, товарищ маршал. И ты тоже, товарищ адъютант, — сказал Аллан.

Маршал не ответил, он по-прежнему смотрел свирепым взглядом Аллану в спину, пока тот шел обратно к «победе». И вот уже Герберт с Алланом отправились на юг.

Следующая остановка — Северная Корея.

~~~

Переход границы между Советским Союзом и Северной Кореей осуществился быстро и без проблем. Сперва, вытянувшись в струнку, отсалютовали советские пограничники, а по-том то же сделали корейские. Без единого слова были подняты шлагбаумы перед советским маршалом (Гербертом) и его адъютантом (Алланом). У более идейного из двоих северокорейских пограничников даже глаза увлажнились от мысли о том, на чье личное участие все это указывает. Корея и мечтать не могла о лучшем соседе, чем Союз Советских Социалистических Республик. Маршал наверняка направляется в Вонсан, чтобы убедиться, что техника и материалы из Владивостока прибывают исправно и используются по назначению.

Но пограничник ошибался. Этого маршала нимало не заботило благополучие Северной Кореи. Не факт даже, что он понимал, в какой стране находится. Он был всецело поглощен тем, что пытался разобраться, как в этой машине открывается бардачок.

Как Аллану удалось выведать у моряков, Корейская война застопорилась, а противники вернулись каждый на свою сторону тридцать восьмой параллели. Он рассказал об этом Герберту, который тут же вообразил, что единственное, что нужно теперь, чтобы попасть с севера на юг, — это хорошенько разбежаться и перепрыгнуть параллель (если только она не очень широкая). Само собой, был риск, что тебя застрелят в момент прыжка, а впрочем, это тоже не конец света.

Но оказалось, что уже тут, за много миль до разделительной линии, вокруг полыхает война. В воздухе барражировали американские самолеты, готовые, по-видимому, бомбить все, что попадется на глаза. Аллан понимал, что советская защитно-зеленая роскошная персональная «победа» наверняка представляет собой отличную мишень, и поэтому свернул с дороги, ведущей на юг (предварительно спросив разрешения у своего маршала), и направился в глубь страны, где дороги были поуже и можно быстрее и надежнее укрыться, когда над головой снова раздастся рокот.

Покуда Аллан продолжал вести машину в юго-западном направлении, Герберт развлекал его, перечисляя содержимое маршальского бумажника, обнаружившегося во внутреннем кармане кителя. Там внутри оказалось немереное количество рублей, а также сведения о том, как маршала зовут, и некоторая корреспонденция, позволяющая понять, чем именно он занимался во Владивостоке, пока город был еще цел и невредим.

— Уж не он ли отправлял тот эшелон? — задался вопросом Герберт.

Аллан похвалил Герберта за такой вывод, похоже весьма здравый, и Герберт снова покраснел. Все-таки недурно, когда ты не дурак!

— Ты, кстати, сможешь запомнить имя маршала — Кирилл Афанасьевич Мерецков? А то в будущем пригодилось бы!

— Почти уверен, что не смогу, — сказал Герберт.

Уже смеркалось, когда Аллан и Герберт въехали на крестьянский двор, с виду весьма зажиточный. Крестьянин, его жена и двое их детей обступили высоких гостей и их роскошную машину. Адъютант Аллан извинился по-русски и по-китайски за их с маршалом вторжение и спросил, не найдется ли у них чего-нибудь поесть. За все будет, конечно же, заплачено, правда в рублях, больше им предложить нечего.

Крестьянин и его жена не поняли из сказанного Алланом ни слова. Но их старший сын, лет двенадцати, учил русский в школе и все перевел родителям, так что прошло не так и много секунд, как Аллана-адъютанта и Герберта-маршала пригласили в дом.

Четырнадцать часов спустя Аллан с Гербертом уже были готовы продолжать путь. Накануне они отужинали с крестьянином, его женой и детьми. Их угощали свининой, благоухающей чили и чесноком, и рисом. А к этому подали — хвала Создателю! — корейскую рисовую водку. Она хоть и не походила по вкусу на шведский бреннвин, но после пяти лет и трех недель вынужденной трезвости пошла более чем хорошо.

После ужина маршала и адъютанта разместили в доме. Маршалу Герберту предоставили большую спальню — отец и мать ушли спать к детям. Адъютанту Аллану постелили на полу в кухне.

Когда наступило утро, им подали завтрак — овощи на пару, сушеные фрукты и чай, а тем временем крестьянин заправил бензобак бензином из бочонка в сарае.

В завершении всего крестьянин отказался принять деньги, пока маршал не рявкнул на него по-немецки:

— Бери, сукин сын, кому говорю!

Крестьянин так напугался, что выполнил приказ Герберта, хоть и не понял ни слова.

Простившись и помахав напоследок хозяевам, Аллан с Гербертом продолжили свой путь в юго-западном направлении, не встречая никакого транспорта на извилистой дороге, но под доносящийся издалека грозный рокот бомбардировщиков.