— Да, — сказал Аллан. — По старой дурной привычке.
— Позволю себе предположить, что господину Карлсону в этой связи жить больше негде? — продолжил социальный работник.
— Не без того, — сказал Аллан. — Может быть, у господина социального работника имеются какие-то предложения?
У социального работника сразу их не нашлось, поэтому Аллана пока поселили за счет социальной службы в городскую гостиницу Флена, где он на другой день весело и с размахом встретил Новый год, в обществе в том числе и социального работника Сёдера и его жены.
Так шикарно Аллан не живал с самого Стокгольма, когда после войны ненадолго остановился в роскошном «Гранд-Отеле». Пора бы, кстати, заплатить им наконец по счету, поскольку тогда второпях он этого так и не сделал.
Спустя несколько дней, в январе 2005 года, социальный работник Сёдер нашел потенциальное жилье для симпатичного старичка, который неделю назад внезапно остался без крыши над головой.
Вот так Аллан и угодил в мальмчёпингский интернат для престарелых, где комната № 1 как раз была свободна. Его приняла сестра Алис, которая, разумеется, приветливо улыбалась, однако Аллану резко расхотелось жить, как только она стала знакомить его со всеми правилами внутреннего распорядка. Сестра Алис сообщила, что курить тут запрещено, и пить запрещено, и смотреть телевизор после одиннадцати вечера запрещено. И проинформировала, что завтрак подается в 6.45 утра в будние дни и на час позже в выходные, Обед в 11.15, полдник в 15.15, а ужин в 18.15. Тот, кто выйдет из дома и в нарушение расписания вернется слишком поздно, рискует остаться без еды.
Затем сестра Алис изложила правила относительно душа и чистки зубов, посещений посторонних лиц и посещений друг друга обитателями интерната, и во сколько раздаются всякие лекарства, и с какого по какой час можно беспокоить сестру Алис или кого-либо из ее коллег без острой необходимости, а такая редко случается, сказала сестра Алис и добавила, что обычно обитатели интерната просто слишком капризные.
— А посрать можно, когда захочется, или тоже по расписанию? — поинтересовался Аллан.
Вот так и получилось, что Аллан и сестра Алис стали врагами уже через пятнадцать минут после первой встречи.
Аллан ощущал недовольство и собой, и этой войной против лисы, что он затеял (хоть и выиграл). Выходить из себя было не в его натуре. Да еще слово, которое он произнес, — заведующая интернатом, может, его и заслуживает, но оно никак не входит в его собственный обиход. Добавить ко всему метровой длины список правил, которые Аллану предстояло теперь соблюдать…
Он тосковал по погибшему коту. Аллану было девяносто девять лет и восемь месяцев. И он чувствовал, как теряет себя, наголову разбитый сестрой Алис.
С него, пожалуй, хватит.
Аллан устал от жизни, поскольку жизнь сама, судя по всему, от него устала, а навязываться он не желает.
Значит, теперь осталось вселиться, как положено, в комнату № 1, съесть то, что подается в 18.15, затем принять душ и в свежей пижаме лечь в свежую постель, чтобы умереть во сне, — а потом его вынесут, похоронят и забудут.
Блаженство пронзило Аллана, как электрический ток, когда часов в восемь вечера он в первый и последний раз забрался в свою интернатскую постель. Меньше чем через четыре месяца ему исполнится трехзначное число лет. Аллан Эммануэль Карлсон закрыл глаза, точно зная, что теперь-то он отоспится. Жить, конечно, было очень увлекательно, всю дорогу, но ничего нет вечного, разве что человеческая глупость.
А потом Аллан уже не думал. Усталость охватила его. И настала темнота.
Пока снова не рассвело. Не забелело вокруг. Надо же, смерть и правда похожа на сон. Он, кажется, успел это подумать прежде, чем все кончилось? А подумать, что он это подумал, тоже успел? Стоп, а сколько человек вообще успеет передумать, пока все до конца не додумает?
— Время без четверти семь, Аллан, пора на завтрак. Если овсянка сейчас же не будет съедена, то ее унесут, и тогда уже никакой еды до обеда, — сказала сестра Алис.
Помимо прочего, Аллан констатировал, что на старости лет он стал наивен. Невозможно взять и умереть по заказу. А риск, что его и завтра разбудит эта мерзкая сестра Алис и придется есть почти такую же мерзкую овсянку, делался все больше и больше.
Ну что ж. До ста лет остается еще несколько месяцев, он уж как-нибудь успеет отдать концы за это время. «Алкоголь убивает» — так сестра Алис мотивировала запрет приносить спиртное в помещение интерната. Звучит заманчиво, подумал Аллан. А не сгонять ли потихоньку в винный магазин?
Дни шли, складываясь в недели. Зима сменилась весной, а Аллан мечтал о смерти почти так же страстно, как его друг Герберт пятьдесят лет назад. Но желание друга не осуществилось, пока Герберт не расхотел умирать. Это не сулило ничего хорошего.
Хуже того — персонал интерната начал готовиться к предстоящему дню рождения Аллана. Скоро придется стоять посреди гостиной, а вокруг будут на него глазеть, как на диковинного зверя в клетке, петь поздравительные песенки и кормить тортом. Ни о чем таком их, между прочим, не просили.
И вот уже осталась последняя ночь, чтобы взять и умереть.
Скажете, надо было загодя определиться и всем так и объявить, быть мужчиной? Да только Аллан Карлсон не имел привычки долго раздумывать.
Так что не успела сама эта мысль как следует укорениться у него в голове, как он распахнул окно своей комнаты на первом этаже интерната для престарелых в сёдерманландском Мальмчёпинге и вылез на цветочную рабатку.